Истина есть спокойствие, безветрие, штиль, до самого дна прозрачность. (с)
Пусть будет.
Warning: рассказ целиком.
★ Нил Гейман, "Черный кот".Известно, что нищие и бродяги помечают разными знаками ворота, деревья и двери домов — таким образом они сообщают друг другу о том, что за люди живут в этих домах. Видимо, у кошек тоже есть похожая система знаков, а как иначе можно объяснить тот факт, что у нашей двери с завидным постоянством объявляются кошки — брошенные, голодные да блохастые.
Мы впускаем их в дом. Мы кормим их. Мы выводим из них блох и клещей и несём их к ветеринару. А там за наши деньги им ставят прививки и даже — вот оно, унижение! — кастрируют.
И они остаются с нами: кто на пару месяцев, кто на год, а кто-то и навсегда.
Чаще всего они приходят летом. Мы живём не очень далеко от города, и складывается ощущение, что как раз в наших краях горожане предпочитают бросать своих питомцев.
Как правило, в нашем доме постоянно проживает от трёх до восьми кошек. В данный момент кошачья популяция такова: Гермиона и Стручок, полосатая и чёрная соответственно, — две безумные сестрички, обосновавшиеся в моём кабинете на верхнем этаже и предпочитающие ни с кем, кроме самих себя, не общаться; голубоглазая Снежинка, длинношёрстая белая кошка, любительница мягких диванов и кроватей — перед тем, как поселиться в нашем доме, она годами скиталась по окрестным диким лесам; и, наконец, самая крупная из всех, Пушинка — пятнистая длинношерстая дочь Снежинки, похожая на диванную подушку, сшитую из рыжих, чёрных и белых лоскутов. Пушинку я когда-то нашёл в гараже в полумёртвом состоянии — будучи крошечным котёнком, она запуталась в старой бадминтонной сетке, отчего едва не задохнулась. К нашему удивлению, она оправилась и выросла в чудесную кошку, добродушнее которой я никогда не встречал.
А ещё есть чёрный кот. Мы его так и зовём: Чёрный Кот. Он пришёл около месяца назад. Сперва мы не думали, что он задержится надолго: он не был похож на бродячего и брошенного кота, а выглядел сыто и самоуверенно. И двигался он, подобно маленькой пантере, — словно неуловимый сгусток ночи.
Однажды летом он объявился на нашем ветхом крыльце — самец лет восьми или девяти, спокойный, дружелюбный, с жёлто-зелёными глазами. Скорее всего, гость с какой-нибудь соседней фермы, подумалось мне.
Я уезжал на несколько недель — мне нужно было закончить книгу, а когда вернулся, то обнаружил, что кот никуда не делся, а обосновался на крыльце и жил теперь в старенькой корзинке, которую вынес ему кто-то из детей.
За время моего отсутствия с ним произошли разительные перемены: шерсть местами сошла клочьями, на серой коже зияли глубокие царапины, кончик уха основательно пожёван, под глазом — жуткая рана, а одна губа — разорвана. Он выглядел уставшим и порядком похудел. Мы показали Чёрного Кота ветеринару, и тот выписал антибиотики, которые мы стали давать коту каждый вечер, примешивая таблетки к еде.
Мы гадали, с кем он мог так подраться. Со Снежинкой, нашей полудикой снежной королевой? С енотами? С острозубым крысохвостым опоссумом?
День ото дня коту становилось всё хуже: однажды поутру мы обнаружили, что у него изодран бок, в другой раз мы заметили следы когтей на его окровавленном животе.
С этим надо было что-то делать. Я решил устроить кота в подвале, возле обогревателя, среди кучи коробок. Он оказался на удивление тяжёлым, этот Чёрный Кот! Я осторожно перенёс его вниз, не забыв прихватить корзинку, служившую ему постелью, и коробку, используемую в качестве туалета. Оставив немного еды и питья, я закрыл дверь в подвал и пошёл мыть руки — они были в крови.
Кот отлёживался четыре дня. Он был настолько слаб, что сперва не мог даже есть самостоятельно; один его глаз заплыл, рана на губе гноилась, и когда он пытался встать, то сильно хромал.
Я навещал его утром и вечером: кормил, давал антибиотики, добавляя их в кошачьи консервы, обрабатывал раны и разговаривал с ним. У него был понос, отчего в подвале нестерпимо воняло — и это несмотря на то, что я каждый день менял наполнитель в кошачьем туалете.
Те четыре дня, пока Чёрный Кот жил в подвале, выдались очень неудачными. Наша малышка подскользнулась в ванне, сильно ударилась головой и едва не захлебнулась. Мне сообщили, что моя адаптация для Би-Би-Си романа Хоуп Миррлиз «Луд-туманный», над которой я работал последнее время, им не подошла; и у меня не было никаких сил начинать всё сначала и пытаться пристроить свой проект куда-нибудь в другое место. Мы отправили нашу дочь в летний лагерь, а она, едва прибыв туда, принялась по пять-шесть раз на дню слать домой письма и открытки, полные слёзных жалоб и просьб забрать её обратно домой. Сынишка умудрился подраться со своим лучшим другом, после чего они больше не разговаривали. Ко всему прочему, жена, возвращаясь вечером домой, сбила оленя, выскочившего из леса на дорогу прямо перед её автомобилем. Олень погиб на месте, автомобиль требовал ремонта, а жена рассекла бровь.
На четвёртый день кот, слегка прихрамывая, уже прогуливался по подвалу, изучая стопки книг и комиксов, коробки со старой корреспонденцией, кассеты, картины, подарки и прочие ненужные вещи. Он требовательно мяукнул, просясь наружу, и я скрепя сердце выпустил его. Он взобрался на своё любимое крыльцо и проспал там весь остаток дня.
Наутро на его боку зияли новые глубокие раны, а на досках крыльца тут и там валялись клочки его чёрной шерсти.
Зато в тот день от дочери пришло письмо, в котором говорилось, что лагерь, кажется, не так уж и плох и что она, пожалуй, выдержит там ещё несколько дней. Сын помирился со своим другом, и я так и не узнал, что послужило причиной их ссоры: коллекция карточек, компьютерные игры, «Звёздные войны» или какая-нибудь девчонка. Вскрылось, что продюсер, прикрывший мой проект на Би-Би-Си, получал взятки (ну, хорошо, не взятки, а «добровольные пожертвования») от некой сторонней продюсерской фирмы, за что и был отправлен в бессрочный отпуск. Женщина, которую поставили на его место, прислала мне факс, в коем, к моей несказанной радости, сообщалось, что Би-би-си возобновляет работу над моим проектом.
Я хотел было упрятать Чёрного Кота обратно в подвал от греха подальше, но затем передумал. Вместо я этого я сперва решил разузнать, что за зверь наведывается по ночам к нашему дому, а потом уже принимать какие-то меры: поставить капканы, например.
На Рождество или ко дню рождения моя семья вечно дарит мне какие-нибудь бесполезные электронные штучки — они, конечно, забавные, но я крайне редко нахожу им применение. У меня есть сушилка для фруктов, электронож, домашняя хлебопекарня и подаренный в прошлом году бинокль с прибором ночного видения. На Рождество я вставил в бинокль батарейки и расхаживал с ним по тёмному подвалу (согласно инструкции, запрещалось пользоваться биноклем на свету: существовала опасность испортить и прибор, и глаза в придачу) — но мне не терпелось до наступления сумерек опробовать прибор, воображая себя героем «Молчания ягнят». Наигравшись, я сунул устройство обратно в упаковку, и с тех пор оно благополучно пылилась у меня в кабинете среди коробок с компьютерными кабелями и всяким другим хламом.
Мне пришло в голову, что незваный гость, будь то собака или кошка, или енот, или кто-то ещё, побоится подойти близко, если увидит меня на крыльце. Поэтому я решил устроиться на стуле в прихожей, откуда хорошо обозревалось крыльцо. Когда все домочадцы уснули, я вышел пожелать Чёрному Коту спокойной ночи.
Помнится, моя жена, впервые увидев его, сказала, что этот кот — настоящая личность. Да, было что-то притягательное в его львином облике: и широкий чёрный нос, и жёлто-зелёные глаза, и зубастая, но вполне дружелюбная пасть (порванная губа справа всё ещё не зажила до конца).
Я погладил кота по голове, немного почесал ему шею и, пожелав всего хорошего, пошёл в дом, не забыв выключить свет на крыльце.
Я уселся на стул у окна в прихожей и положил на колени бинокль. Было достаточно темно. Я включил бинокль, и его окуляры замерцали зеленоватым светом.
Время шло.
Я поэкспериментировал с прибором и поигрался с настройкой фокуса. Мир предстал передо мной в непривычных зеленоватых тонах. Я ужаснулся, узрев насекомых, толпами кружащих в ночном воздухе: этот ночной мир казался похожим на кошмарный котёл, наполненный бурлящей жизнью. Отняв от глаз бинокль, я вновь увидел тихие и безмятежные тона привычной тёмно-синей гаммы ночи.
Время шло. Борясь со сном, я понял, что сейчас мне очень не помешали бы кофе и сигареты. Но и от того, и от другого я давно отказался. В тот момент, когда сон уже практически сморил меня, со стороны сада послышался вой, заставивший меня вздрогнуть. Я схватил бинокль и с некоторым разочарованием увидел Снежинку, нашу белую кошку: светло-зелёной молнией она пронеслась мимо крыльца и скрылась за деревьями где-то слева от дома.
Я собрался было спокойно откинуться на спинку стула, но мне в голову пришла мысль: интересно, что могло так напугать Снежинку? И я принялся внимательно осматривать окрестности через окуляры, надеясь разглядеть большого енота, собаку или злобного опоссума. Я оказался прав, кое-кто действительно появился на дорожке перед домом. Через бинокль я мог видеть его ясно, как днём.
Это был Дьявол.
Раньше мне не приходилось встречать Дьявола, хотя, бывало, я писал о нём. Но, честно признаться, я не верил в него всерьёз. Для меня Дьявол — лишь некая абстрактно-трагическая фигура, при упоминании о которой сразу вспоминается Мильтоновский «Потерянный рай». Однако существо, появившееся в моём саду, не было похоже на Мильтоновского Люцифера. Это был Дьявол.
Сердце так стучало в груди, будто грозилось проломить грудную клетку. Я надеялся, что он не видит меня, и что пока я прячусь здесь, в тёмном доме, за стеклом, меня не разглядеть снаружи.
Фигура на дорожке замерцала и начала меняться, продолжая двигаться к дому. В какой-то момент она казалась сгустком темноты с бычьими очертаниями Минотавра, потом это был тонкий женский силуэт, а затем — кот, покрытый шрамами, огромный серо-зелёный дикий кот с пастью, искаженной злобой и ненавистью.
Чтобы подняться на крыльцо, надо преодолеть четыре ступеньки — четыре белых деревянных ступеньки, которые давно пора бы подкрасить. Я помнил, что ступеньки именно белого цвета, хотя сейчас они были зелёными, как и всё вокруг, что попадало в поле зрения моего бинокля. Подойдя к первой ступеньке, дьявол остановился и выкрикнул что-то, чего я не мог понять — три или четыре слова, напоминающие вой или плач. Этот язык был настолько стар, что о нём никто не помнил даже во времена зарождения Вавилона. И хотя я не понимал значения произнесённых слов, ужас охватил меня от одного только их звука.
А потом я услышал тихий, едва различимый (ведь я находился за стеклом) рык — ответ на дьявольский вызов. И чёрный фигура — медленно, нетвёрдой походкой — шагнула навстречу дьяволу. Чёрный Кот уже не мог двигаться с грацией пантеры, как в первые дни нашего знакомства, — он спотыкался, и его то и дело качало, как моряка, сошедшего на берег после долгого морского путешествия.
Дьявол принял облик женщины. Она очень мягко и успокаивающе на языке, похожим на французский, заговорила с котом и протянула к нему руку. Недолго думая, он впился в руку зубами. Женщина скривила губы и плюнула в него.
После чего женщина подняла глаза и посмотрела на меня. Если до сего момента я ещё сомневался в её дьявольской природе, то теперь от сомнений не осталось и следа: её глаза полыхали багровым огнём — я видел это сквозь прибор ночного видения, который, как известно, способен показывать только оттенки зелёного цвета.
Дьявол смотрел на меня. И он видел меня, в этом я был уверен.
Дьявол между тем изогнулся, скорчился и превратился в существо, отдалённо напоминающее то ли шакала, то ли помесь гиены и собаки динго: узкомордая тварь с огромной головой и бычьей шеей; в облезлой шерсти её извивались черви. Тварь сделала шаг вперёд.
Чёрный Кот бросился на неё. И спустя мгновение их тела сцепились в один живой клубок, который двигался так стремительно, что не могли уследить глаза.
И всё это — в полнейшей тишине.
Затем послышался глухой рокот: на просёлочную дорогу, что проходила недалеко от нашего дома, выехал, громыхая, припозднившийся грузовик, и его фары сияли, точно два зелёных солнца. Я опустил бинокль и увидел тьму и мягкий жёлтый свет передних фар, а затем, когда грузовик пронёсся мимо, — красные огоньки задних фонарей, которые вскоре исчезли за деревьями.
Я вновь поднёс к глазам бинокль, но смотреть уже было не на что. На ступеньках сидел Чёрный Кот и пристально вглядывался в пустоту. Я подрегулировал прибор и мельком увидел что-то, улетающее прочь — стервятника или, возможно, орла. Птица, если это была птица, стремительно пронеслась над деревьями и скрылась во тьме.
Я вышел на крыльцо и поднял на руки Чёрного Кота. Я гладил его, утешительно шептал ему какие-то глупости. Когда я подошёл, он печально мяукнул, но вскоре уснул у меня на руках. Я положил его в корзинку и отправился наверх спать. Наутро я обнаружил на футболке и джинсах запёкшуюся кровь.
Это было неделю назад.
События, которым я стал свидетелем, происходят не каждую ночь, но всё же достаточно часто. Это заметно по новым ранам и по той боли, которую я вижу в львиных глазах нашего кота. Он уже не может ступать на переднюю левую лапу, и его правый глаз больше не открывается.
Можно только гадать, чем мы заслужили появление Чёрного Кота. И кто его послал. И я со страхом спрашиваю себя, как бы эгоистично это ни звучало, надолго ли его ещё хватит.
Warning: рассказ целиком.
★ Нил Гейман, "Черный кот".Известно, что нищие и бродяги помечают разными знаками ворота, деревья и двери домов — таким образом они сообщают друг другу о том, что за люди живут в этих домах. Видимо, у кошек тоже есть похожая система знаков, а как иначе можно объяснить тот факт, что у нашей двери с завидным постоянством объявляются кошки — брошенные, голодные да блохастые.
Мы впускаем их в дом. Мы кормим их. Мы выводим из них блох и клещей и несём их к ветеринару. А там за наши деньги им ставят прививки и даже — вот оно, унижение! — кастрируют.
И они остаются с нами: кто на пару месяцев, кто на год, а кто-то и навсегда.
Чаще всего они приходят летом. Мы живём не очень далеко от города, и складывается ощущение, что как раз в наших краях горожане предпочитают бросать своих питомцев.
Как правило, в нашем доме постоянно проживает от трёх до восьми кошек. В данный момент кошачья популяция такова: Гермиона и Стручок, полосатая и чёрная соответственно, — две безумные сестрички, обосновавшиеся в моём кабинете на верхнем этаже и предпочитающие ни с кем, кроме самих себя, не общаться; голубоглазая Снежинка, длинношёрстая белая кошка, любительница мягких диванов и кроватей — перед тем, как поселиться в нашем доме, она годами скиталась по окрестным диким лесам; и, наконец, самая крупная из всех, Пушинка — пятнистая длинношерстая дочь Снежинки, похожая на диванную подушку, сшитую из рыжих, чёрных и белых лоскутов. Пушинку я когда-то нашёл в гараже в полумёртвом состоянии — будучи крошечным котёнком, она запуталась в старой бадминтонной сетке, отчего едва не задохнулась. К нашему удивлению, она оправилась и выросла в чудесную кошку, добродушнее которой я никогда не встречал.
А ещё есть чёрный кот. Мы его так и зовём: Чёрный Кот. Он пришёл около месяца назад. Сперва мы не думали, что он задержится надолго: он не был похож на бродячего и брошенного кота, а выглядел сыто и самоуверенно. И двигался он, подобно маленькой пантере, — словно неуловимый сгусток ночи.
Однажды летом он объявился на нашем ветхом крыльце — самец лет восьми или девяти, спокойный, дружелюбный, с жёлто-зелёными глазами. Скорее всего, гость с какой-нибудь соседней фермы, подумалось мне.
Я уезжал на несколько недель — мне нужно было закончить книгу, а когда вернулся, то обнаружил, что кот никуда не делся, а обосновался на крыльце и жил теперь в старенькой корзинке, которую вынес ему кто-то из детей.
За время моего отсутствия с ним произошли разительные перемены: шерсть местами сошла клочьями, на серой коже зияли глубокие царапины, кончик уха основательно пожёван, под глазом — жуткая рана, а одна губа — разорвана. Он выглядел уставшим и порядком похудел. Мы показали Чёрного Кота ветеринару, и тот выписал антибиотики, которые мы стали давать коту каждый вечер, примешивая таблетки к еде.
Мы гадали, с кем он мог так подраться. Со Снежинкой, нашей полудикой снежной королевой? С енотами? С острозубым крысохвостым опоссумом?
День ото дня коту становилось всё хуже: однажды поутру мы обнаружили, что у него изодран бок, в другой раз мы заметили следы когтей на его окровавленном животе.
С этим надо было что-то делать. Я решил устроить кота в подвале, возле обогревателя, среди кучи коробок. Он оказался на удивление тяжёлым, этот Чёрный Кот! Я осторожно перенёс его вниз, не забыв прихватить корзинку, служившую ему постелью, и коробку, используемую в качестве туалета. Оставив немного еды и питья, я закрыл дверь в подвал и пошёл мыть руки — они были в крови.
Кот отлёживался четыре дня. Он был настолько слаб, что сперва не мог даже есть самостоятельно; один его глаз заплыл, рана на губе гноилась, и когда он пытался встать, то сильно хромал.
Я навещал его утром и вечером: кормил, давал антибиотики, добавляя их в кошачьи консервы, обрабатывал раны и разговаривал с ним. У него был понос, отчего в подвале нестерпимо воняло — и это несмотря на то, что я каждый день менял наполнитель в кошачьем туалете.
Те четыре дня, пока Чёрный Кот жил в подвале, выдались очень неудачными. Наша малышка подскользнулась в ванне, сильно ударилась головой и едва не захлебнулась. Мне сообщили, что моя адаптация для Би-Би-Си романа Хоуп Миррлиз «Луд-туманный», над которой я работал последнее время, им не подошла; и у меня не было никаких сил начинать всё сначала и пытаться пристроить свой проект куда-нибудь в другое место. Мы отправили нашу дочь в летний лагерь, а она, едва прибыв туда, принялась по пять-шесть раз на дню слать домой письма и открытки, полные слёзных жалоб и просьб забрать её обратно домой. Сынишка умудрился подраться со своим лучшим другом, после чего они больше не разговаривали. Ко всему прочему, жена, возвращаясь вечером домой, сбила оленя, выскочившего из леса на дорогу прямо перед её автомобилем. Олень погиб на месте, автомобиль требовал ремонта, а жена рассекла бровь.
На четвёртый день кот, слегка прихрамывая, уже прогуливался по подвалу, изучая стопки книг и комиксов, коробки со старой корреспонденцией, кассеты, картины, подарки и прочие ненужные вещи. Он требовательно мяукнул, просясь наружу, и я скрепя сердце выпустил его. Он взобрался на своё любимое крыльцо и проспал там весь остаток дня.
Наутро на его боку зияли новые глубокие раны, а на досках крыльца тут и там валялись клочки его чёрной шерсти.
Зато в тот день от дочери пришло письмо, в котором говорилось, что лагерь, кажется, не так уж и плох и что она, пожалуй, выдержит там ещё несколько дней. Сын помирился со своим другом, и я так и не узнал, что послужило причиной их ссоры: коллекция карточек, компьютерные игры, «Звёздные войны» или какая-нибудь девчонка. Вскрылось, что продюсер, прикрывший мой проект на Би-Би-Си, получал взятки (ну, хорошо, не взятки, а «добровольные пожертвования») от некой сторонней продюсерской фирмы, за что и был отправлен в бессрочный отпуск. Женщина, которую поставили на его место, прислала мне факс, в коем, к моей несказанной радости, сообщалось, что Би-би-си возобновляет работу над моим проектом.
Я хотел было упрятать Чёрного Кота обратно в подвал от греха подальше, но затем передумал. Вместо я этого я сперва решил разузнать, что за зверь наведывается по ночам к нашему дому, а потом уже принимать какие-то меры: поставить капканы, например.
На Рождество или ко дню рождения моя семья вечно дарит мне какие-нибудь бесполезные электронные штучки — они, конечно, забавные, но я крайне редко нахожу им применение. У меня есть сушилка для фруктов, электронож, домашняя хлебопекарня и подаренный в прошлом году бинокль с прибором ночного видения. На Рождество я вставил в бинокль батарейки и расхаживал с ним по тёмному подвалу (согласно инструкции, запрещалось пользоваться биноклем на свету: существовала опасность испортить и прибор, и глаза в придачу) — но мне не терпелось до наступления сумерек опробовать прибор, воображая себя героем «Молчания ягнят». Наигравшись, я сунул устройство обратно в упаковку, и с тех пор оно благополучно пылилась у меня в кабинете среди коробок с компьютерными кабелями и всяким другим хламом.
Мне пришло в голову, что незваный гость, будь то собака или кошка, или енот, или кто-то ещё, побоится подойти близко, если увидит меня на крыльце. Поэтому я решил устроиться на стуле в прихожей, откуда хорошо обозревалось крыльцо. Когда все домочадцы уснули, я вышел пожелать Чёрному Коту спокойной ночи.
Помнится, моя жена, впервые увидев его, сказала, что этот кот — настоящая личность. Да, было что-то притягательное в его львином облике: и широкий чёрный нос, и жёлто-зелёные глаза, и зубастая, но вполне дружелюбная пасть (порванная губа справа всё ещё не зажила до конца).
Я погладил кота по голове, немного почесал ему шею и, пожелав всего хорошего, пошёл в дом, не забыв выключить свет на крыльце.
Я уселся на стул у окна в прихожей и положил на колени бинокль. Было достаточно темно. Я включил бинокль, и его окуляры замерцали зеленоватым светом.
Время шло.
Я поэкспериментировал с прибором и поигрался с настройкой фокуса. Мир предстал передо мной в непривычных зеленоватых тонах. Я ужаснулся, узрев насекомых, толпами кружащих в ночном воздухе: этот ночной мир казался похожим на кошмарный котёл, наполненный бурлящей жизнью. Отняв от глаз бинокль, я вновь увидел тихие и безмятежные тона привычной тёмно-синей гаммы ночи.
Время шло. Борясь со сном, я понял, что сейчас мне очень не помешали бы кофе и сигареты. Но и от того, и от другого я давно отказался. В тот момент, когда сон уже практически сморил меня, со стороны сада послышался вой, заставивший меня вздрогнуть. Я схватил бинокль и с некоторым разочарованием увидел Снежинку, нашу белую кошку: светло-зелёной молнией она пронеслась мимо крыльца и скрылась за деревьями где-то слева от дома.
Я собрался было спокойно откинуться на спинку стула, но мне в голову пришла мысль: интересно, что могло так напугать Снежинку? И я принялся внимательно осматривать окрестности через окуляры, надеясь разглядеть большого енота, собаку или злобного опоссума. Я оказался прав, кое-кто действительно появился на дорожке перед домом. Через бинокль я мог видеть его ясно, как днём.
Это был Дьявол.
Раньше мне не приходилось встречать Дьявола, хотя, бывало, я писал о нём. Но, честно признаться, я не верил в него всерьёз. Для меня Дьявол — лишь некая абстрактно-трагическая фигура, при упоминании о которой сразу вспоминается Мильтоновский «Потерянный рай». Однако существо, появившееся в моём саду, не было похоже на Мильтоновского Люцифера. Это был Дьявол.
Сердце так стучало в груди, будто грозилось проломить грудную клетку. Я надеялся, что он не видит меня, и что пока я прячусь здесь, в тёмном доме, за стеклом, меня не разглядеть снаружи.
Фигура на дорожке замерцала и начала меняться, продолжая двигаться к дому. В какой-то момент она казалась сгустком темноты с бычьими очертаниями Минотавра, потом это был тонкий женский силуэт, а затем — кот, покрытый шрамами, огромный серо-зелёный дикий кот с пастью, искаженной злобой и ненавистью.
Чтобы подняться на крыльцо, надо преодолеть четыре ступеньки — четыре белых деревянных ступеньки, которые давно пора бы подкрасить. Я помнил, что ступеньки именно белого цвета, хотя сейчас они были зелёными, как и всё вокруг, что попадало в поле зрения моего бинокля. Подойдя к первой ступеньке, дьявол остановился и выкрикнул что-то, чего я не мог понять — три или четыре слова, напоминающие вой или плач. Этот язык был настолько стар, что о нём никто не помнил даже во времена зарождения Вавилона. И хотя я не понимал значения произнесённых слов, ужас охватил меня от одного только их звука.
А потом я услышал тихий, едва различимый (ведь я находился за стеклом) рык — ответ на дьявольский вызов. И чёрный фигура — медленно, нетвёрдой походкой — шагнула навстречу дьяволу. Чёрный Кот уже не мог двигаться с грацией пантеры, как в первые дни нашего знакомства, — он спотыкался, и его то и дело качало, как моряка, сошедшего на берег после долгого морского путешествия.
Дьявол принял облик женщины. Она очень мягко и успокаивающе на языке, похожим на французский, заговорила с котом и протянула к нему руку. Недолго думая, он впился в руку зубами. Женщина скривила губы и плюнула в него.
После чего женщина подняла глаза и посмотрела на меня. Если до сего момента я ещё сомневался в её дьявольской природе, то теперь от сомнений не осталось и следа: её глаза полыхали багровым огнём — я видел это сквозь прибор ночного видения, который, как известно, способен показывать только оттенки зелёного цвета.
Дьявол смотрел на меня. И он видел меня, в этом я был уверен.
Дьявол между тем изогнулся, скорчился и превратился в существо, отдалённо напоминающее то ли шакала, то ли помесь гиены и собаки динго: узкомордая тварь с огромной головой и бычьей шеей; в облезлой шерсти её извивались черви. Тварь сделала шаг вперёд.
Чёрный Кот бросился на неё. И спустя мгновение их тела сцепились в один живой клубок, который двигался так стремительно, что не могли уследить глаза.
И всё это — в полнейшей тишине.
Затем послышался глухой рокот: на просёлочную дорогу, что проходила недалеко от нашего дома, выехал, громыхая, припозднившийся грузовик, и его фары сияли, точно два зелёных солнца. Я опустил бинокль и увидел тьму и мягкий жёлтый свет передних фар, а затем, когда грузовик пронёсся мимо, — красные огоньки задних фонарей, которые вскоре исчезли за деревьями.
Я вновь поднёс к глазам бинокль, но смотреть уже было не на что. На ступеньках сидел Чёрный Кот и пристально вглядывался в пустоту. Я подрегулировал прибор и мельком увидел что-то, улетающее прочь — стервятника или, возможно, орла. Птица, если это была птица, стремительно пронеслась над деревьями и скрылась во тьме.
Я вышел на крыльцо и поднял на руки Чёрного Кота. Я гладил его, утешительно шептал ему какие-то глупости. Когда я подошёл, он печально мяукнул, но вскоре уснул у меня на руках. Я положил его в корзинку и отправился наверх спать. Наутро я обнаружил на футболке и джинсах запёкшуюся кровь.
Это было неделю назад.
События, которым я стал свидетелем, происходят не каждую ночь, но всё же достаточно часто. Это заметно по новым ранам и по той боли, которую я вижу в львиных глазах нашего кота. Он уже не может ступать на переднюю левую лапу, и его правый глаз больше не открывается.
Можно только гадать, чем мы заслужили появление Чёрного Кота. И кто его послал. И я со страхом спрашиваю себя, как бы эгоистично это ни звучало, надолго ли его ещё хватит.